---

Я все-таки возвращаюсь сюда, когда чувствую, что мне нужен внутренний, болезненно глубокий разговор с собственными внутренними альтер-эго. Когда все они, сколько их там, ударились кто во что. Кто ломанулся меланхолично разгуливать по краю осенней хандры, кто бьется в истерике холодными кулаками по стенкам моей головы, кто растекся равнодушной желеобразной массой по дну всего сущего и медленно плавает в потоке вселенского депрессивного бытия.

Да, все это шутки шутками, но между тем я незаметно начинаю рвать на себе волосы.

Все чаще охватывает ощущение старья, болезней и чуть ли не предсмертной агонии. Я физически ощущаю напряженный воздух, пахнущий ветхими скрипучими полами в госучреждениях, фанатично выскобленной белизной поликлиник, слежавшимися старческими вещами, умершей желтизной травы и вымерзшей серой землей. Я почти всегда спиной чувствую чье-то присутствие и пронизывающий взгдяд. Страх, тревога и паника стали моим обычным состоянием, и я уже не помню как это — жить нормально.

Конечно, я отдаю себе отчет в том, что во всем этом я виновата сама. И мое физическое состояние — все эти болячки и дестрой организма — это закономерная реакция на то, что происходит в головушке. Но обычные средства борьбы с этим состоянием давно перестали работать, и я нуждаюсь в мерах посерьезнее. Но, как всегда, ничего не буду с этим делать. А страдать и ждать, пока это прекратится само по себе.

А мне страшно.

Я хочу вернуться в беззвучную и укутывающую, как плед, темноту общажной лестницы. За 4 года я стала психически зависима от этого места и всего, что связано с ним, как от чего-то сокрального, интимного, спасительного. Порой я даже верю в то, что оно обладает душой, мыслями и памятью. И зачастую я бежала туда именно потому, что оно чувствовало и понимало меня лучше кого-либо, умело утешить и обнадежить… самое безопасное в мире место.

Но понять, что же меня влекло туда, я смогла осознать лишь совсем недавно. 

Самый обыкновенный, обшарпанный общажный лестничный пролет, отколотые бетонные ступеньки, облезшие слои краски и штукатурки… но ночью в толще темноты это место становится совсем другим — будто существующим отдельно от всего остального мира и пространства. Волшебство проникающего света фонарей, мерцающие линии теней, неразличимые силуэты пятен на стенах, словно неуловимые для взгляда существа — все преображается в уникальный ночной самобытный мир, в котором силой воображения и иллюзий творятся настоящие чудеса. Хрупкое, но необыкновенно глубокое, наполненное пространство, которое возможно почувствовать только если обратиться в слух и суметь различить еле уловимый шепот или ускользающее призрачное движение в темноте. Мир, готовый принять тебя, укутать и убаюкать волнами времени, которого в нем не существует. Мир скрытный, но значимый… точно такой же, как мой внутренний мир.

Именно поэтому меня туда и тянет. Моя душа однажды будто нашла свое физическое облачение в общажном лестничном пролете. И теперь всегда стремится туда.

И к тем, кто смог увидеть это волшебство и кого хотя бы однажды принял этот мир. 

Может быть, там мне удастся наконец починить себя и спрятаться в темноте убаюкивающей от темноты разрушающей? Может, так я окончательно не сойду с ума? Ведь это практически невозможно — отыскать такое место на Земле, полностью резонирующее с тобой, как происходит у меня это там. Где еще мне найти такое волшебное и вместе с тем безопасное уединенное место, которое приняло бы меня так же, как эта обыкновенная обшарпанная общажная лестница? Как бы иронично это ни звучало. 

Но больше именно такого нет. И я очень скучаю по всему тому, что в нем со мной было.

Наверное, мама не зря говорит, что у меня какая-то ненормальная форма морального мазохизма.

Потому что, откровенно говоря, я скучаю по страданиям.